Описание внешности: Женщина высокого роста с поджарой фигурой. У неё длинные щетиноподобные пепельные волосы и янтарные глаза.
Что сразу бросается в глаза: Всегда смотрит исподлобья, даже при общении с близкими. Одета в самый обычный повседневный наряд.
В настоящий момент: Отдыхает.
Черты: Стеснительна, строптива. Из всех грехов склоняется к сомнению.
Штрихи к портрету: не переносит азартные игры, терпеть не может призраков и других жителей потустороннеё мира.

Статист №3
Описание внешности: Мужчина ростом ниже среднего с крепкой фигурой. У него средней длинны курчавые огненно-рыжие волосы и жемчужно-серые глаза.
Что сразу бросается в глаза: В его облике нет ничего необычного. Одежда выдает в нем не бедного человека.
В настоящий момент: Кого-то ждет.
Черты: Экстраординарен , экстравагантен . Из всех грехов склоняется к сомнению.
Штрихи к портрету: любит вызовы, любит готовить.

Если подумать, то эта глупая влюбленность виновата во всём, что случилось. И если бы оно того стоило!.. но нет, Вирт и Сара стали друзьями, но дальше отношения не сдвинулись ни на йоту. Словно бы он говорил и пел на совершенно чужом языке, а она не разбирала ничего. Ей нравилось само звучание. Не смысл.
Или, может, ей не нравился сам певец? Она ведь тоже наверняка считает его странным, он был уверен в этом – он точно слышал её смех в школе. Ладно, если бы это был действительно неловкий случай (хотя вся жизнь Вирта напоминала собой действительно неловкий случай), но он же просто поговорил с ней. И когда уже уходил, услышал среди тихого смеха её подружек и смех Сары. Бьющий прямо в спину.
— Эй, Вирт, опять хандришь?
— А? Что? Нет! С чего ты вообще так решил? — испуганно вздрогнул Вирт, лишь услышав звонкий голос своего братца. Такого же жизнерадостного лучика света, как и раньше. Словно бы он не помнил. Хотя, может, так было даже лучше.
— Ты кислый, как лимон! Идём вниз обедать! — Грег потянул его за руку, но сдвинуть с места своего угрюмого брата он не смог. Вирт отмахнулся.
— Я спущусь чуть позже, хорошо?.. ты иди, я догоню.
Грегори, наклонив голову, завис в раздумьях на пару секунд и, кивнув головой, что-то вложил в руку Вирта и убежал вниз, напевая какую-то песенку. Мальчик, откинувшись назад, глянул в потолок. Тяжёлые мысли бились в голове, мешая думать о чём-то другом, злобной стаей налетая на другие мысли, мигом убегавшие куда-то в глубь сознания, так далеко, что уже и суть не уловить. Вздохнув, Вирт глянул на свою руку.
Там лежала конфета.

Вирт резко вскочил, словно облитый холодной водой. Он помнил только одно слово, произнесённое так чётко и твёрдо. «Спасение».
Во рту пересохло, хотелось пить. Вирт, встав с кровати, случайно глянул в окно и заметил почти полную луну. До полнолуния оставалось всего пара дней. И полная луна Вирту не нравилась. Она напоминала. Но не так, как другие вещи, напоминавшие о Неизведанном. Не так, как сладкий чай и картины о Эндикотте, не так, как кафе, рестораны о таверне, не так, как колокольчики о Лорне, не так, как птицы о Беатрис. Луна на чёрном фоне неба напоминала глаз Зверя, белый и пустой. И даже россыпь звёзд вокруг никак не помогала отвязаться от сравнения.
Оторвав взгляд от окна, парень спустился на кухню налить себе воды. Казалось, что кухня совсем пуста, и тут Вирт с кем-то столкнулся. С кем-то низеньким, маленьким и очень жизнерадостного.
— Ай! Вирт? Ты почему не спишь? Страшный сон приснился?
— Нет, просто пить хочу, — а что? Это же тоже была правда. Да и сон не был страшным, скорее те воспоминания, что он навеял.
— Я тоже хочу пить! Налей и мне! Только мне ещё сон страшный приснился, — выпалил Грег, обнимая брата. Ну, как обнимая – ростом Грегори едва дотягивал Вирту до пояса, поэтому обнимался он не столько со всем Виртом, сколько с его ногой. И это ещё ничего, Вирт привык, хуже, если Грег так вцепится – и всё, не отпустит, так и таскайся с ним, пока не отцепится. Повисло молчание, нарушаемое лишь звуком воды. Вирт чувствовал, что Грегори явно ждал от него вопроса. И хотя вообще-то Вирт собирался только спуститься, выпить воды и вернуться в свою комнату, не поддаться большим просящим глазам Грегори он не мог.
— Ну, рассказывай, что за сон, — вздохнул парень, отдавая Грегу стакан и прикладываясь губами к своему. Приятная, чуть тёплая вода. Хотя ещё лучше был бы чай, но старый чайник жутко шумел, а будить родителей, конечно, не хотелось.
— На меня летела рыжая птица, или нет, коричневая, как шоколад, или нет, сверху шоколадная, а снизу рыжая-рыжая, как огонь, а за ней гнался огромный, чёрный-чёрный ворон. Они летели прямо на меня! Только рыже-коричневая птица взлетела вверх, но ворон налетел прямо на меня! Он вцепился в мою одежду когтями, хлопал крыльями и так громко, страшно каркал! А потом он столкнул меня с обрыва, и каркал ещё громче, словно смеялся, и кинулся за мной, а я летел-летел вниз, а ворон догонял, а я всё летел-летел, — начал тараторить Грегори, всхлипывая. Вирт закатил глаза. Только вот этого ему не хватало.
— И?
— Это всё…
— Ну, это… это просто сон, хоть и страшный. Всё в порядке, Грег. Нет никакой рыжей птицы и нет никакого ворона. И ты не падал. Всё… всё хорошо, я с тобой.
— А что приснилось тебе? — вдруг спросил Грегори, так легко перестав хныкать, что Вирт даже задумался, а не специально ли его братец это сделал. Вирт вздохнул и, поняв, что сейчас посыпятся вопросы, сел, жестом приглашая Грегори сесть напротив.
— Что снилось мне?.. ну, я почти не помню. Там была девушка в пышном бальном платье, только лицо закрыто вуалью. Она ещё что-то держала в руках, ключик, вроде. Мы были в городе, она шла ко мне так уверенно и что-то говорила… я, кажется, попытался убежать, но она чуть ли не силой усадила меня на скамью… и она всё говорила-говорила, только я ничего не понимал. Она словно мямлила, да и ещё глухо так. — пожал плечами Вирт, прерывая рассказ, чтобы сделать глоток, — и потом впихнула мне этот ключик в руки и развернулась. И медленно уходила, и всё говорила-говорила-говорила. Когда она уже затерялась в толпе, я услышал одно слово. «Спасение». Всё.
Грегори сидел, озадачившись, пытаясь понять, что к чему. Вирт тем временем задумался, где мог видеть хоть кого-то отдалённо похожего. Никого, ни по фигуре, ни по голосу, ни по едва видному лицу парень припомнить не мог, как и того, кто мог бы сказать что-то похожее.
— И что это значит? Это тоже был плохой сон?
— Э-э-э, нет… нет, не плохой сон, я же уже говорил. Просто сон. Ни хороший, ни плохой, — пожал плечами Вирт, — и я не знаю, что это значит. Наверное, я просто утром слышал где-то. Или, может, прочитал в книге что-то похожее. В любом случае, это просто сны, Грег. И вообще, идём спать, а то завтра в школу не встанем.

— Ты хочешь вернуться туда?.. — вдруг произнёс Грег, приобнимая брата за ногу. Вирт вздрогнул. Неужели Грег помнит, помнит Беатрис и её насмешки, помнит лес, с каждым шагом мрачневшим и отнимающим надежду, помнит Лесника, что с самого начала пытался их спасти... помнит Зверя? Всё это время Вирт был уверен, что его братец забыл обо всём, посчитал лишь страшным сном, после которого просыпаешься в безопасности и потом уже забываешь о кошмаре.
— Вирт?
Вирт не знал. Та сторона изгороди манила его и одновременно внушала страх. Что, если их ждёт не улыбчивая Беатрис с её семьёй и не хмурый Лесник, а ищущий заблудшие души Зверь, ждёт их ошибки, ждёт, когда они, поддавшись, прыгнут прямо в капкан, ждёт лишь возможности впиться когтями, растерзать, сжечь их души?..
— Н-нет, — всё равно неуверенно ответил Вирт. Как бы мальчик не твердил себе, что ждёт их только опасность, хотелось увидеть и настоящую Беатрис, а не птичку, увидеть хоть пугающего, но желающего добра лесника, увидеть вновь тех, кому они помогли.
Прошла, казалось бы, целая вечность, ну, или около семи минут – по версии часов. Оторвать взгляд от каменной стены вдалеке было нелегко, но Вирт всё же не собирался опаздывать в школу.
— Пойдём, Грег.

— Неужели мы правда собираемся сделать это?.. нет, господи, нет. Это… это глупо. — только завидев стену, покачал головой Вирт, поддержав колпак. Вырядиться как клоуны, убежать от мамы с… папой, прийти на кладбище, перелезть через стену… план уже на этих моментах начинал казаться не так уж умным и безопасным.
— Почему? Мы же не делаем ничего плохого и уже всё решили! Верно, Джейсон Фандербёркер? Видишь, Вирт? Джейсон Фандербёркер тоже за! — Грегори звонко рассмеялся, подхватывая на руки свою лягушку, улыбаясь так, словно они были дома, а не стояли посреди мрачного кладбища. Вирт нахмурился. Идея стала нравиться ему ещё меньше.
— Нет, нет, нет-нет-нет. Мы не пойдём туда. А вдруг опять п-поезд, — с трудом проговорил Вирт, кажется, слыша гудки где-то вдалеке. Да, это определённо поезд, и даже если они подождут и будут уверены, что он проехал мимо, каким-то волшебным образом он снова окажется там, перед ними.
— Но мы же не будем стоять на рельсах! Правда, Вирт? Мы же не будем стоять на рельсах?
— Э-э-э… нет, Грег, мы не будем стоять на рельсах.
— Видишь! Так почему нет? Ты мне обещал, что мы сходим и проверим, как там Беатрис, лесник, дядюшка Эндикотт и все остальные! Неужели ты не хочешь увидеть дядюшку Эндикотта? — озорно подмигнув, спросил Грегори, разворачиваясь и приближаясь к дереву. Почему-то Вирт сомневался в том, что действительно хочет увидеть Эндикотта. Но больше он сомневался в том, что это вообще сработает. И ещё больше в том, что если это сработает, то это будет безопасно.
— А-а если там… Зверь? Ты… ты ведь помнишь Зверя, Грегори?
— А? Да. Но ведь его там уже нет! Лесник задул огонь в фонаре, и Зверя больше нет! Ты же сам мне так сказал! Ты говорил, что слышал его крик. Вирт же так говорил, Джейсон Фандербёркер? Вот, Вирт, Джейсон Фандербёркер тоже помнит, что ты так говорил! — Вирт морщился с каждым звонким и громким словом, что произносил Грегори. Оттянув воротник своего плаща, в котором парню резко стало душно, Вирт попятился назад.
— Ну, я не уверен в этом. П-правда. Эм… вдруг это был обман? Я ведь только слышал, а не видел. Вдруг Зверь отобрал фонарь у лесника и просто… просто… «сыграл на публику»? Чтобы я услышал крик и подумал, что всё в порядке. — Вирт, ковырнув носком землю, вздохнул. Он просто боялся той стороны. Она уже не манила. Вздохнув ещё раз, Вирт продолжил, всё сильнее сбиваясь и заикаясь: — И-и теперь он ждёт, что мы попадёмся в э-эту ловушку. Вернёмся… вернёмся в Неизведанное. И там он нас… найдёт. Только теперь он будет ещё хитрее, ещё терпеливее, ещё… ещё злее. Мы же… сбежали…
— Он не тронет нас, если мы не будем падать духом, помнишь? А мы не будем! Мы же заскочим всего на пару минут! Увидим своих друзей и домой! Мы же не останемся там, верно, Джейсон Фандербёркер? Ну конечно же мы там не останемся! Просто погостим! Поедим картошку с мелассой! — Грег подбежал к своему брату и, схватив его за рукав, потянул вперёд, — Давай, Вирт! Я хочу увидеть Беатрис! Ну, пожалуйста, Вирт!
— Л-ладно! — махнув рукой, Вирт побежал за братом. Он не мог устоять, когда его брат, светлый лучик солнца, просил его о чём-то, и просил так искренне, готовый, всё же, послушаться Вирта, вне зависимости от ответа.
Всего на пару секунд застыв перед деревом, опять сомневаясь, Вирт встряхнул головой и крикнул:
— Ладно!

— Ты вернулся? Какого чёрта ты вернулся, Вирт?! — прокричала Беатрис. Вирт уже забыл о том, какой у неё голос, и как же громко она может кричать.
— Какого чёрта ты всё ещё птица?! Я же отдал тебе ножницы, — передразнил Вирт, поправляя колпак и крепко держа Грегори за руку. А то братец потеряется ещё, и мало ли, что может случиться. Он ведь и правда не собирался сюда возвращаться, опасаясь хозяина этого леса. Леса чужой боли и страданий.

...
Вирт теперь просто слушал радостную болтовню Грегори. Так он мог хотя бы отвлечься от мрачных мыслей и попробовать проникнуться той же идеей, что и Грег. Что всё хорошо.

— Если не будешь лезть туда, куда не просят, он тебя не тронет. Наверное, — пожал плечами Лесник.

---
Глаза Зверя лишь ярко сверкнули. Для обычного человека такая эмоция значила бы что-то, похожее на удивление.
— Ты хочешь зарубить меня лопатой, Лесник? Смелое решение, — протянул Зверь, проводя пальцем по лезвию лопаты. Тупое лезвие, что совершенно не способно рубить. Вряд ли оно может нанести существенный вред.
Лесник выглядел растерянно. Он явно забылся, что в руках его бывает не только топор, но и другие инструменты. Лопата, конечно, не бесполезный инструмент, но угрожать Зверю ею весьма проблематично. Угрожать Зверю в принципе проблематично.
Лесник махнул лопатой. Попытка угрозы провалилась окончательно.
— Моя дочь.
— Анна? Она, конечно, очень мила и отлично смотрелась бы ростком, но я в её исчезновении не при чём, — пропел Зверь с усмешкой.

Он не любил, когда кто-либо вообще мог спокойно уснуть в его лесу, словно бы не опасаясь ни холодов, ни обычных животных, ни самого Зверя; особенно он не любил, когда так засыпали хранители фонаря. То, что он заключил с ними сделку, ещё не означало, что они могут не бояться. Зверь всегда мог передумать.
Лесник, однако, скорее свалился от усталости, рубя деревья для своей дочки. Он не первый раз засыпал так, желая лишь чуть отдохнуть у дерева. В этот раз он завалился на бок у недорубленного эдельвудского дерева.
Зверь глухо прорычал. Когда в Неизведанном царило лето, это было более или менее приемлимо. Но лето уходило, отдавая место холодам. Засыпать теперь на открытом воздухе его человеку было теперь безрассудно и опасно. Да и далёкий вой животных едва ли делал ситуацию лучше. Зверь ещё раз глухо рыкнул себе под нос и подошёл ближе. Чуть дальше от самого лесника лежали его топор и связанные ветки эдельвуда. Огонь в фонаре, бережно поставленном на землю, ярко пылал. Как бы Зверь не злился, но лесник был хорошим хранителем и отлично делал свою работу, пусть и с даже излишним упорством.
Зверь склонился над человеком, замечая, как тот тяжёло дышит и вздрагивает при малейшем дуновении ветерка. Спящие люди всегда были слабы и совершенно беззащитны, и его человек исключением не был. Им всегда нужна была защита. Крепкие стены. Или тот, кто бдительно охраняет их сон.
Зверь лёг рядом, опираясь на локти и укрывая своего человека мехом, как тёплым и мягким одеялом. Зверь убеждал себя, что делает это только потому, что это его человек, и этот человек будет полезен живым и здоровым, а не мёртвым или больным.
Зверю нравилась власть и всемогущество, ощущение того, что жизнь очередного заплутавшего человека может оборваться в любой момент, когда ему будет угодно, эта игра со смертными, где они уверенно ставили на кон самое дорогое, что у них было и все они, рано или поздно, ломались и с отчаянным бездействием смотрели, как медленно всё проигрывали. И с того момента они полностью принадлежали ему, становясь его прекрасными деревьями и новым украшением в огромном лесу. Зверь любил это чувство, но сейчас это было немного другое. Это был его человек. Чувство чьей-то жизни прямо под боком, мерного сердцебиения, приятного тепла, словно даёшь, а не отбираешь.
Зверь с некоторым любопытством разглядывал своего подопечного. Лицо его начинали испощрать морщины, как маленькие трещинки засыхающую, но ещё не засохшую землю. Пряди, уже припорошнённые снегом седины, чуть колыхались из-за ветра. Спокойно вздымалась грудь. Сильные руки сжимали его, Зверя, тёплый мех, приобнимая, будто плюшевого медвежонка. Когда-то лесник грозился содрать с него этот мех, а сейчас он даже не подозревает, как близко он лежит к существу вечной тьмы, любопытно и слегка заботливо сверкающим холодным светом своих глаз. Он никогда не узнает, кто сторожил его сон, навалившийся на усталого, трудящегося день и ночь человека.
Зверь медленно моргает и отвлекаться от своего человека, оглядываясь. Ночь уже давно вступила в свои права, рассыпав на небе звёздочки и выкатив луну. Ее свет лишь немного освещал лес. Слабый ветер трепал листья, заставляя порой лесника ёжиться от холода и грубо дёргать мех на себя, укутываясь, но Зверь пока был не против. Он терпел своего человека, не решаясь нарушить сон и спокойствие своим рычанием. Где-то вдалеке слышался вой, но ни одно животное никогда не решится потревожить спокойствие Зверя.
Его человек беспокойно ворочается, тянет мех на себя, словно желая привлечь внимание. Зверь, прикрыв глаза, наклоняет голову и вдыхает тянучий, сладковатый запах умиротворения. Обычно от лесника пахнет по-другому, резким остро-горьким запахом не то раздражения, не то уверенности, но Зверю спокойствие нравится больше. Проникнувшись умиротворением, он кладёт подбородок на ладони и закрывает глаза. Зверь не спит, он никогда не спит, но отдыхает, хоть и готовый встать на защиту сна своего человека.
Эта ночь пройдёт незаметно, также тихо и спокойно, словно весь мир не решался нарушить умиротворение Зверя чем-то более громким, чем шелест листьев или далекое уханье сов. Лишь первые лучи солнца заставят Зверя открыть глаза, но не уйти с нагретого места. Только лишь подёргивание век его человека и неуловимое бормотание заставят Зверя насторожиться.
— Доброе утро, Лесник, — тихо усмехнулся он перед тем как исчезнуть.

***

Леснику казалось, что он видел тёмный силуэт Зверя совсем близко и в его бормотании мог разобрать пожелание доброго утра. Впрочем, вряд ли это могло быть правдой, ведь желающий доброго утра Зверь - явление такое же частое, как и падающее с небес на землю солнце. Лишь странный сон, обрывок фантазии. Но, как бы то ни было, по каким-то причинам Зверь в тот день вообще не повлялся ни с какими-либо напутствиями, ни со своей песней, и лесник рубил деревья в спокойной тишине.

1 [human au]

Вирт нечасто ходил этой дорогой, хоть она и была самой короткой; обычно парень любил пройтись через парк, слушая гимн птиц свету и теплу и смотря на радостную зелень деревьев и кустов, среди которых он мог потеряться, забыться, исчезнуть таким же молодым зелёным листиком, слушающим песни ветра и охотно принимающим ласки солнца.
Ещё Вирт не любил этот путь потому, что жители этой улицы были, мягко говоря, странные. Слева уже виднелся домик Аделаиды. Самой старушки Вирт никогда не видел, да и знал о ней только из-за любопытства своего братца. Отчего-то младшему требовалось знать всё и о всех, и непременно подружиться с каждым встречным. Аделаида была старой, тяжело больной женщиной, никогда не выходившей на улицу. Как Вирт понял, она вязала всё свободное время, а еду ей приносили порой соседи. По крайней мере, так Вирту рассказывали; а уж как там на самом деле парня, если честно, ничуть не интересовало.
...
Но верхом странности был Зверь. Именно так, Зверь, ибо имени его никто не знал даже из ближайших соседей этого человека. В народе отчего-то звали его Зверем; Вирт и знать не хотел, почему именно так, и просто подхватил вслед за другими. Видел Вирт его от силы пару раз, но не запомнить такого типа было в принципе невозможно. Очень высокий, даже слишком для нормального человека по мнению Вирта, худощавый, с идеальной осанкой и постоянно закутанный в чёрную шубу. Вирт сомневался, что в принципе когда-либо видел его лицо, ибо сам по себе парень ростом не вышел, а сосед был высок настолько, что Грегори как-то раз поинтересовался, а не скребёт ли этот многоуважаемый господин головой потолки.
А ещё он был помешан на садоводстве и выращивал деревья, чьи лысые макушки можно было увидеть через ограду огромного участка; казалось, там уже был целый лес, хоть и из сухих деревьев. Сосед убеждал, что на них и не должно быть листьев, хотя иногда на них всё-таки бывали алые листочки. Деревья Зверь любил всем сердцем и любой, кто смел что-нибудь о них вякнуть, мог в следующую секунду отправлен в занимательный полёт по улице пинком соседа. И это в лучшем случае; о Звере слухи бродили всякие, от вполне безобидных до таких, что у Вирта волосы на голове шевелились. Народ связывал пропажи детей и подростков, начавшиеся случаться в городе с печальной регулярностью, и этого странного господина, в частности потому, что именно около его участка этих самых детей и видели, а сам Зверь детей, мягко говоря, не любил. Однако же при проверках сосед оказывался чист и невинен, даже пытался как-то помочь.
Но народ не переубедить, и стоило какому-то несчастному ребёнку пропасть, как сразу начиналась трескотня среди соседей  – вот, дескать, последний раз этого беднягу видели рядом с участком Зверя; изредка говорили, что рядом торчал, собственно, сам окаянный Зверь, а то некоторых подростков и на его участке видели.
Вирт не понимал, почему дети лезут к соседу, априори не самому милому и дружелюбному в округе, и зачем, но на всякий случай обходил и участок, и соседа. Мало ли.
Появлялся на улице этот человек, на самом деле, не так уж часто. Видимо, всё свободное время посвящал своему огромному саду. Но, кажется, именно он приносил Аделаиде еду, книги и новые клубки шерсти, спицы и прочие принадлежности для вязания. Подобная забота со стороны этого сухого и безразличного человека была странной. Ещё страннее, чем всё остальное.
...
Где-то на горизонте замаячила огромная фигура, тащившая два пакета. Вирт уже хотел поспешно вильнуть в сторону и убраться с дороги, но на какой-то момент пригляделся и заметил рядом маленькую фигурку. Фигурка весело скакала, кажется, бесстрашно дёргала соседа за его шубу и даже отсюда очень громко галдела.
«О господи, нет», – Вирт сразу побледнел на несколько тонов, узнав в фигурке своего брата. Может, Грегори и раздражал, надоедал, постоянно кричал и всё в таком духе, но завидев своего брата рядом с соседом со славой, как минимум, похитителя детей, Вирт забеспокоился и даже поспешил навстречу. В галдеже уже можно было разобрать слова, а в фигурках цвета.
—  …вот так, понимаете? Эй! Привет, Вирт! Мистер Зверь, это-
— Это твой старший брат. Я знаю. И перестань называть меня так, — сосед, кажется, раздражённо клацнул челюстями и ловко увернулся от столкновения с Виртом, уйдя с дороги почти перед самым носом затормозившего парня. Разве что мех слегка ударил его по лицу, но Вирт признавал, что это он сам виноват, надо было и ему остановиться, а не идти напролом, как танк какой-то.
— Да-да, привет, Грегори. И Вам тоже, э-э-э, д-добрый день.
— Я бы поспорил.
В отличии от своего братца, Вирт заводить разговоры на пустом месте не умел, и всегда чувствовал себя неловко. Втройне неловко, если заводить разговор нужно было с высоким человеком в шубе по кличке Зверь, известным как маньяк, помешанный на выращивании деревьев.
— Грегори, да?.. ох, п-простите, он вообще болтливый и приставучий. Грег, быстро извинись.
— За что? — округлил братец глаза, но получив несильный пинок, пробубнил что-то, в чём при желании можно было разобрать «извините». Сосед глухо рыкнул и, сильнее вцепившись в сумки, прошёл мимо. Вирт уже вздохнул полной грудью, как вновь вмешался брат, дёрнувший парня в сторону с такой силой, что он чуть не свалился в на асфальт.
— Подождите! Я тоже хочу к Аделаиде в гости! Ну-у пожалуйста, мистер Зверь!
Сосед благоразумно делал вид, что не слышит, но, видать, Грегори уже успел изрядно надоесть этим своим «мистер Зверь», что он уже не мог нормально реагировать на подобное словосочетание.
— Перестань меня так называть. Зверь – это не фамилия. Следи лучше за своим братом, — сухо произнёс Зверь, обращаясь уже к Вирту. Парень быстро кивнул, схватил Грега в охапку и потащил вырывающегося братца подальше от этого странного типа.
«Это была… угроза?»

ps. править и править, да и задумка уже не нравится, но пусть висит кусок, да .-.

1 (драббл, Уилсон/Вэс)

Уилсон смотрит внимательно и изучающе, следя за каждым движением лёгких рук Вэса, тонких пальцев, сжимающих сочные алые ягоды, за каждым подёргиванием хрупких плеч, он весь хрупкий, как прекрасная хрустальная фигурка, как молодой и любящий солнце стебелёк; сожми покрепче, и вот в руках уже осколки, только осколки, что уж никогда не собрать в целое вновь.
Он слишком лёгок и изящен для этого грубого мира, где всё измеряется только силой и где кровью написан закон: «Убей или умри», слишком наивен и добр ко всему живому, на хриплое рычание протягивает в ответ лепестки цветов. Фарфоровая фигура мастера, слишком идеальная и хрупкая.
Пока не разбитая; но каждый раз опасно качается у края, что кажется порой, упадёт, упадёт вниз и разобьётся на тысячи осколков, и потом никогда не собрать воедино.
— Вэс, — произносит Уилсон. Его имя такое же лёгкое и воздушное, как и он сам. Мим поворачивается в его стороны, наклоняя кукольную голову. Белое, мертвенно-фарфоровое лицо, только щёки горят алым. Выразительные шоколадные глаза смотрят с испугом и любопытством, как и в первый раз, кажется, таким его взгляд будет всегда. В золоте заката он выглядит совсем уж волшебно, алые языки света облизывают чёрную копну волос.
Мим пожимает плечами и вновь срывает с колючих веток спелые крупные ягоды. На какой-то момент Уилсон думает, что он такой же сладкий, как и эти ягоды, но тут же прогоняет эту мысль вглубь чертогов сознания.
— Вэс, ночь скоро, — сухо говорит учёный, хоть и взгляд его совсем не строгий. Вэс послушно срывает последнюю гроздь и поворачивается. Худой мим стоит прямо перед Уилсоном, мнётся и чуть качается на месте, ждёт указаний, совсем не замечая, как изучающий взгляд учёного бегает туда-сюда, задерживаясь то на тонких ломких ногах – совсем как веточки, – то на лебединой шее и аккуратных плечиках, но больше всего взгляд прикован к гриму, ничуть не потерявшего свой шарм и очарование. Словно ни холод, ни жара, ни кровожадные монстры, вообще ничего не могло навредить лицу Вэса.
— Идём, — Уилсон хмурится, ловя себя на слишком уж пристальном разглядывании своего спутника, двигает плечом и разворачивается. Учёный знает, даже не оглядываясь, что мим идёт за ним, просто шаги его тихи и беззвучны; словно он сделан из воздуха, хрустальная оболочка для формы лишь. Уилсон почти носом зарывается в карту, принимая сосредоточенный вид, ведя своего спутника по уже чуть ли не протоптанной дорожке. Словно что-то могло поменяться за пару часов. Уилсон убирает карту подальше и роется в рюкзаке, разгребая кучи хлама, лишь бы не отвлекаться на молчуна.

3 (Уилсон, WX-78)

Уилсон сверился с картой – далеко он ушёл, даже слишком; как бы не ринулись его искать. Да и зима не за горами, того гляди и скоро уже начнётся, а Уилсон в таком походе зимой долго не протянет. Запасы еды подходили к концу, хоть и в рюкзаке медленно гнили куски мяса монстров. Это не совсем то, что учёный хотел найти, но неплохо; Уилсон хотел верить, что это неплохо.
Кролики под ногами орали, как резанные и бежали в норы с дикой скоростью. Ещё бы, вечереет, и все нормальные животные спешат найти место, где их не сожрут голодные монстры. Уилсону тоже не мешало бы найти такое место, и желательно подальше от той кучи пауков, что учёный имел неосторожность потревожить не более чем час назад.
Уткнуться носом в карту при этом было плохой идеей.
Уилсон даже не заметил, как вышел на более открытую местность. Споткнувшись обо что-то, учёный полетел вниз, нелепо пытаясь схватиться за воздух. Только зажившие раны вновь заныли нестерпимой болью, руки и ноги засаднили, голова гудела и мысли путались в тугой комок. Пришлось отдышаться прежде чем сесть на землю и дать взгляду вновь на чём-то сфокусироваться.
Тыква.
Точнее, жалкие ошмётки тыквы, которая встречу с ботинками Уилсона не пережила. Учёный нахмурился.
Тыква. На грядке. В такой глуши.
Одно из двух – либо учёный каким-то образом провернул невероятный финт и вернулся на родную базу (свалился в червоточину, небось) или нашёл чужую. Уилсон уже находил такое, и не всегда обворование сундуков было безопасным и полезным. Следовало бы убраться, но любопытство учёного разгоралось всё сильнее, мешая думать о чём-то, кроме исследования нового и неизведанного.
Тяжёло поднявшись и чуть не сломав заборчик грядки, которую Уилсон использовал как опору, учёный огляделся. Рядом были ещё грядки, на которых росли какие-то другие растения. Левее виднелись ягодные кусты (так вот почему они стояли ровно по рядам), явно кем-то сюда принесённые и посаженные, ряд пустующих сушилок. Чуть дальше стояли три добротных сундука без каких-либо пометок  (интересно, как узнавать, где что лежит). Посередине, как и полагается, кострищ, рядом грубо сделанный казан и сундук. Но вот больше Уилсона удивило наличие научной машины, хоть немного и отличающейся внешне от той, что построил сам учёный.
Уилсон завороженно пошёл к машине, но остановился у кострища. Угли ещё горят. Учёный нахмурился, понимая, что кто-то недавно здесь был, и этот кто-то, очевидно, хозяин базы. Уилсон повернулся к западу –чёрт, ночь совсем скоро, – и собрался уже бежать отсюда со всех ног, как в спину впилось что-то острое. Учёный невольно охнул – рана на спине была совсем свежая.
— ОБНАРУЖЕНА ФОРМА ЖИЗНИ, — громогласно проскрежетало за спиной. Кто бы там ни был, настроен он был недружелюбно.
— Уважаемый, д-давайте не будем спешить! Я сейчас всё объясню! — Уилсон попытался развернуться, но его вновь грубо ткнули остриём в спину. Учёный поспешно вернулся в обратное положение и продолжил: — Хорошо-хорошо, только выслушайте меня! Я здесь оказался совершенно случайно, без каких-либо намерений, и мне искренне жаль, что я так грубо ворвался на Вашу базу. Я… можно я просто уйду?..
— НЕТ.
— А, я м-могу возместить ущерб, у меня с собой есть тыква, да и пару семян тоже найдётся. Забор тоже могу починить! — с жаром ответил Уилсон. Умирать ему не хотелось совершенно, а тут учёный и про ещё одну угрозу вспомнил: — Послушайте, сейчас наступит ночь и мы оба умрём, если немедленно не разведём огонь. Нам нужен свет!
— ОБОСНОВАННО. ЗАПРОС ПРИНЯТ, — громко прогремели Уилсону чуть ли не в ухо, но теперь говорящий вышел вперёд и уже не грозился проткнуть учёного. А сам учёный стоял, разве что рот от удивления не раскрыв. Перед ним стоял робот. Самый настоящий, немного проржавевший и скрежечущий робот, мало того, в венке и с рюкзаком за спиной. В руке у чуда техники (или всё-таки магии?) было копьё. Робот смерил Уилсона пустым взглядом чёрных глазниц и принялся разжигать огонь.
Уилсон мог бы и сбежать, но робот явно знал местность лучше, был лучше вооружен и подготовлен, в отличии от измотанного учёного. Это было бы пустой тратой сил, которых итак было немного. Потому Уилсон быстро отбросил мысль о побеге хотя бы до утра.
Если учёный, конечно, доживёт до утра.
Робот уже закончил разводить огонь и, похоже, любовался пару секунд на трескучее пламя. Или просто решал, что предпринять дальше.
— Я могу остаться? — тактично уточнил учёный, хоть и едва ли его отпустят теперь на все четыре стороны. Робот с ужасающим скрежетом повернул к Уилсону голову и издал звук, похожий на смешок. Чудо техники или магии удивляло учёного всё больше и больше.
— ДО ЗАВТРАШНЕГО УТРА.
— Разумеется. А потом я возмещаю ущерб и могу идти, верно?
— МОЖЕТ БЫТЬ, — через пару секунд уклончиво ответил робот. Уилсону такой ответ отнюдь не понравился, ибо перспектива быть убитым железякой ему не льстила, как, впрочем, и попасть в рабство к роботу тоже; хватало с лихвой Максвелла, заточившего его тут. В этом поганом мире, где даже тьма стремится попробовать тебя на вкус.
Ситуацию надо было как-то улучшать. Лишь бы не усугубить её больше, чем сейчас.
— Меня зовут Уилсон. Уилсон Персиваль Хиггсбери. А у… у Вас есть имя?
— WX-78.
— А-ага. Приятно познакомиться.
— НЕ ВЗАИМНО.

4 (Максвелл, Уилсон, Вэс, Вигфрид, WX-78)

Уилсон устало тащился вслед за Максвеллом – этот треклятый демон что, в принципе не устаёт?! – и Вэсом. Мим робко семенил рядом с бывшим демиургом и порой останавливался дождаться Персиваля. Учёный с благодарностью кивал, шёл какое-то время вровень с мимом, но потом снова отставал.
Лагерь Уилсон не увидел, а учуял; запах готовящейся еды витал вокруг, так и маня всё живое. Максвелл вдруг встал, как вкопанный, перед самым входом на базу. Вэс расстроился рядом, и учёный недовольно протиснулся в щель между стеной и демоном и увидел, в общем-то, обычную картину.
WX-78 сидел на холодильнике (холодильник был довольно низкий, но крепенький), старательно бил ногами дверцу, имитируя скуку и ждал, когда еда будет готова. Напротив, обперевшись об сундук, стояла угрюмая Вигфрид, следящая за крышкой казана внимательней, чем за кроликом на охоте. Крышка подрожала ещё немного и замерла. Виг сразу потянулась к казану, но робот ловко хлестнул воительницу по рукам куском щупальца; хорошо хоть, что не той стороной, где расположены шипы.
— ЗАПРЕЩЕНО, — проскрежетал робот и со свистом вхмахнул своим орудием ещё раз. Не попал, но воительница на время отступила.
— Вредный ты, Железка. Или это такой вызов на бой?.. Выходи и схлестнись со мной в честном бою за эту похлёбку!
Уилсон усмехнулся. Он бы посмотрел, как Вигфрид стащит груду металла с холодильника и заставит отойти от сундуков с кучей зонтиков весной дальше, чем на десять метров, потому что добровольно автомат он ни за что бы не ушёл.
— Эй, Семьдесят Восьмой, чего рыжую голодом моришь? — оживился Максвелл и ловко достал из кармана пару шестерней, — Ух! Семьдесят Восьмой, смотри, что у меня есть!
Робот прицельно швырнул в демона камнем (не попал) и сверкнул глазами.
— ЕЙ БЫЛА ВЫДАНА СУТОЧНАЯ НОРМА, — робот хлопнул шипами щупальца по стенкам холодильника, — Я СЛЕДОВАЛ ТОЧНО УКАЗАНИЯМ УЧЁНОГО. ТЕПЕРЬ ОТДАЙ МНЕ ДЕТАЛИ.
WX-78 прикрыл глаза металлическими пластинками и прожжужал что-то себе под нос. Демон, скинув рюкзак и освобождая проход, подошёл к роботу и доброжелательно протянул разные шестерни, пружины и прочие пластины. Как только робот потянулся за долгожданными деталями, демон с хохотом одёрнул руку и покачал пальцем, словно отчивая нашкодившего ребёнка:
— Не так быстро! Всякое лакомство стоит заслужить, верно, Семьдесят Восьмой? Ну-ка, что ты там наготовил? Сейчас мы посмотрим, заслуж-
Договорить Максвеллу WX не дал, ловко хлестнув демона по руке шипами и отбив у него шестерни. В следующий момент робот уже успешно отгонял создателя мира от холодильника.
— СВОЮ СУТОЧНУЮ НОРМУ ТЫ ПОЛУЧИШЬ ЗАВТРА. ЭТО КАСАЕТСЯ И УЧЁНОГО С МИМОМ, — добавил робот. У Уилсона резко пропало желание подходить к холодильнику, потому что WX на удары явно не скупился и отогнать мог от хранилища еды любого. Хотя Вэсу, потратившему свои запасы по пути, еды дать всё-таки стоило. Мим в такой потере еды был даже не виноват, а вот куда демон свою оставшуюся похлёбку дел, не ясно.
— Вэсу, всё-таки, дай за сегодня. У нас были некоторые, гм, обстоятельства и нам пришлось потерпеть излишние потери в плане еды. Ну, и если следовать Максвеллу, то он очень даже заслужил.
— ЗАПРОС ПРИНЯТ. МИМУ ДОСТУП К ХРАНИЛИЩУ СЪЕДОБНОЙ БИОМАССЫ РАЗРЕШЁН. — Безэмоционально проскрежетал WX, с явным удовольствием отгоняя демиурга весьма точными ударами. Робот спрыгнул со своего насеста и многозначительно кивнул в сторону немного помятой металлическими ботинками дверцы.

5 (Веббер, Венди, WX-78, Уиллоу) | когда-нибудь я не буду писать про WX'а, но не сегодня

Веббер осторожно семенил рядом с Венди, оглядываясь по сторонам и робко дёргая своими паучьими лапками. Он отлично знал, что они поступили плохо, когда сбежали от Вольфганга, и если сначала совесть просыпаться не желала, то теперь, чем ближе они подходили к болотам, тем сильнее мальчика терзала совесть.
— Может, нам всё-таки стоит вернуться? — робко предложил паучок. Венди развернулась, окинула его пустым взглядом, и Веббер сразу замахал руками, — Конечно, нет. Просто, наверное, Вольфганг очень волнуется. Но ты права, мы же не будем специально лезть куда не надо. И у нас есть оружие.
Идти на болота не было его затеей, но хоть раз показаться там без сопровождения взрослых очень хотелось. Ведь никто не будет кричать ему, чтобы он не кидался под щупальца, будто он сам не понимает, что это опасно. А о настоящей угрозе его, если что, предупредит Венди. Она уже не в первый раз бывала на болоте, но всё-равно блондинку отчего-то туда тянуло, как магнитом. С появлением в лагере Веббера у неё наконец-то появился тот, с кем можно сбежать из-под надзора и прогуляться там, куда им даже краешком ноги ступать запрещалось.
— Болота виднеются, — произнесла Венди почти без каких-либо эмоций, но Веббер распознал в её голосе нотки удовлетворения. Мальчик согласно кивнул и крепче сжал в руках старенькое, но ещё крепкое копьё. Сидя всё время в лагере, как-то не очень получается воевать.
Вдруг под ногой блондинки что-то хрустнуло. Девочка нагнулась, нахмурилась и позвала отставшего паучка. Веббер подбежал почти сразу и присел на корточки рядом, разглядывая странные металлические блестяшки в руках у девочки. Шестерни?..
— Внутренности механического демона, — изрекла она, подтверждая догадку паучка.
— WX их горстями ест, — протянул мальчик и затем прыснул от смеха. Венди взглянула на него, как на дурака, и Веббер поспешил пояснить: — Помнишь, когда мы нашли шестерни на кладбище? Которые мы для холодильника искали, самые первые. Помнишь, как мистер Хиггсбери за эти шестерёнки на нашего робота налетел?
— О, их было на весь лес слышно! А потом он ещё жаловался, что WX ему всю причёску испортил! Хотя, конечно, ещё громче крик был, когда Вольфганг выбивал шестерни для снежкомётной машины. Из Семьдесят Восьмого. Вот это было представление так представление! — Венди расхохоталась в ответ, выронив блестящие детали. Веббер, только успокоившись, вновь рассмеялся – о да, зрелище было ещё то, учитывая, что сначала Вольф и Хиггсбери носились за роботом по всему лагерю, попутно перепрыгивая через попадающиеся на пути казаны, грядки, стены и не вовремя решившего поспать Вэса, и лишь через

Последний лагерь сгорел. Не без помощи Уиллоу, конечно, но основную вину, так и быть, спихнули на адскую гончую.
— Да ладно тебе, всё равно место было отвратительное.
— Идеальное оно было.
***
— Пока ты там чушью маешься, я буду цветочки соб- аа, ты забрал мой цветочек!..
— Смотри-смотри, свиньи… эй, они дружелюбные?
***
— А тебе не кажется, что свинья не войдёт в дом, в принципе, не?
— Боком.
— Так неудобно же, да и глупо.
— Так свиньи же.
***
— У-ух, сколько кроликов!
***
— Нам нужны ветки и кремень.
— Знаешь, что-то я не видала тут ни кустиков, ни камушков.
***
— Венок. Правда, я милая? Хотя нет, ты в любом случае милее.
***
— Кажется, темнеет, сударь.
***
— Так, ну, вообще-то это мой венок. Себе свой сделай.
— Каким образом?
— Берёшь цветочки, берёшь лепесточки, делаешь венок. Лепестки. Цветочки. Знаешь, что такое цветочки?
— Знаю.
***
— Это моё дерево! Моё дерево! Уйди от моего дерева! Моё, моё!
***
— Это у тебя в животе урчит?
— Это не у меня в животе урчит, это свинья спит в доме!
***
— Золотой самородок… золото, у-у-у, Уилс, я нашла золото! Золото!
— Золото! Вухуу, как круто, золото!.. а чего мы радуемся-то?
***
— Короче, Уилс, ни тебе, ни мне.
— Что такое?
— Он и второго птенца забрал.
— Да я просто мимо пробегал!..
— Макс у нас теперь многодетная мать-одиночка?

ГЛАВНЫЙ ПО ЭГОИЗМУ
#609 Kabutops (Кабутопс). Мужской пол, 72 уровень, 1.3 м рост, 40 кг вес, предмет, покеболл.

Несмотря на то, что кабутопс довольно самовлюблен и эгоистичен, он – первый покемон Рэя, проверенный временем. Довольно вспыльчив и не терпит чужих прикосновений; из-за чего постоянным спутником не является и это его откровенно злит.

— Да пошёл ты к чёрту, — сплюнула она, отпихивая подальше и коробку с подарком в хрусткой, яркой бумаге, и самого мужчину, явно отчего-то думавшевго, что стоит им пообщаться немного, и Кэт сразу станет ласковой и шёлковой. Ага, сейчас, размечтался.
— Зачем так грубо, — с насмешливым укором покачал головой Пит, поправляя кучу гирлянд на плечах. Кэт даже могла бы сказать, что у этого идиота вдруг появилось чувство праздника, да только вот это явно никак не связано с Зимним фестивалем. Пит был повёрнут на кошмарах и тёмных тайнах, и дух Ночи кошмаров был в нём постоянно. Иногда, так и быть, с примесью каких-нибудь других празднеств.
Кэт нахмурилась ещё сильнее. От того, что какие-то глупые люди посчитали этот день каким-то особенным, ничего на самом деле не меняется. И она совершенно не рада, что всю дорогу замело трёхметровым слоем снега, и теперь она застряла в этом глупом городишке на несколько дней, если не недель, вместе с этим чокнутым идиотом. И уж идти с ним куда-либо она не собиралась. Этот Пит её затащит в лес, а потом они оба потеряются и поминай как звали обоих. Она знает, что нечего шляться где попало, учитывая, что магические положение мира катится в тартарары.
— Эй, да ладно тебе. Ну, посмотри, что там я тебе прикупил, — задорно воскликнул Пит, размахивая кучей гирлянд, подвешенных сувениров и

Агент толкает дверь, ведущую в подпольное царство алкоголя и карт. Белая глупышка плетётся за ним, ойкает, и агент чуть ли не рычит из-за того, что её куриные мозги не могут различить опасность. Даже когда пасть зверя нависает над её горлом, она благодарно тянется к этому зверю в глупой, наивное надежде. И разгребать всё это дерьмо придётся ему. Бар встречает такими же тёмно-синими стенами с золотым узором, и там, за барной стойкой, всё также блестят рубинами и янтарями бутылки. Ничего не изменилось здесь, здесь ничего не меняется, и всё также среди запаха алкоголя и пота продирается горький запах чужих смертей.
— А… тут очень пусто… это какое-то элитное заведение?.. — неуверенно подаёт голосок белая овечка. Да, усмехается Ворон, это лучшее сравнение  – что по внешности, что по характеру, эта дура определённо овца. Овца, по своей глупости залезшая прямо в пасть голодному волну и теперь искренне удивляющаяся, почему это над её белоснежной кудрявой головкой нависли острые зубы. Откуда же она на голову агента взялась вообще?
— Одно из самых лучших в городе, — скалится агент, и девчушка, кажется, всё-таки чует в его голосе нотки раздражения. Где в этой дуре было чувство самосохранения, когда она лезла туда, где её переломят без сожаления, а то, что останется, сожрут гнилые падальщики, радующиеся такому пиру? Ночной Призрак рукой указывает на один из столиков и скалится ещё шире.
— Алкоголь?
— Н-нет, спасибо… — овечка послушно садится на уготовленное ей место, трясёт головкой, и кудри расправляются ещё сильнее. Агента самого пробирает презрением к настолько глупой девчонке, так ещё и Джока где-то кричит, что проще всего прикончить эту дуру прямо здесь и сейчас, и пусть начальство хоть от злости слюной плюётся, и ещё громче орёт об этом Край, предлагая каждый раз всё более жестокие и изощрённые способы убийства. Придушить, утопить, пристрелить, столкнуть с высотки, разделать, и всё одновременно, пожалуйста.
Этот хор в голове мешает думать хоть о чём-то другом, из-за чего агенту приходиться шипеть себе под нос, чтобы эти чокнутые убийцы заткнулись, пока Ворон вынужден работать. Работать с тем, что у него есть, даже в этот раз его работа – это вытаскивание тупой овцы живой из уже плотно захлопнувшихся клыков. И никого не интересует, что Ворон чаще делает обратное.
— Эй, новая подружка? Выглядит такой невинной, — протянул бармен, подмигивая. Стивен. Парень умный и смышлёный, но всё равно бесящий ничуть не меньше, чем эта белая наивная ворона, которую теперь каждый зачисляет в спутники настоящего ворона. По одному оскалу Стивен сразу понимает, что общаться Рэй не намерен, и если он ещё что-нибудь вякнет про кудрявую – в следующий момент руки агента будут душить под дикий удовлетворённый рёв разъярённого мужчины. Молча отдав агенту бокалы с рубиновым вином, Стив сделал самое логичное, что мог сделать на данный момент – свалил подальше.
— Отодвинь лапы, ты сказала, что не будешь пить, — скалится Ночной Призрак, когда девчушка вскакивает. Она, очевидно, хочет помочь, и агент задаётся вопросом – она серьёзно думает, что без её хрупких ладошек Рэй никак поднос до столика не дотащит? Агент плавно опускает поднос и сразу берёт в руки бокал с вином, отпивая и покатывая жидкость на языке. Гармоничный вкус, с лёгкой ноткой горечи. Что же, свою работу Стив знает отличное – он фигни не подсунет.
— Вы хотели поговорить. У меня тоже есть вопросы, — напоминает овечка, и агент неохотно отставляет бокал, обещая себе, что к вину он вернётся всё-таки попозже, да и напиваться он не будет. Сначала нужно выудить из овечки ценную информацию, особенно если ловушка, в которую эта дурёха влезла, уже почти захлопнулась и вытащить её из этой клетки Ворон уже не сможет.
Но сначала нужно вернуть Рэя элегантного, а не Рэя со вторым именем Я-сейчас-тебя-расленю-на-части-и-закопаю-где-нибудь-в-лесу.
— Да, конечно, мадемуазель. — сдержанно кивает агент, преобразовывая свой оскал в вполне милую улыбку и растапливая янтарь в глазах, попутно заставляя голоса в своей голове если не заткнуться, то хотя бы орать об убийствах не так громко.
— О, Вы из Калоса? — сразу задаёт вопрос кудрявое нечто. «Вот всё тебе надо вынюхать», – раздражённо думает агент, и улыбка вновь дёргается, перекашивая лицо, но Ночной Призрак вовремя берёт себя обратно в руки, навешивая маску.
— Да, я родом из Камфриера, это небольшой городок в духе средневековья. Хотя тренерам там делать нечего, стадиона ведь нет, — Ворон вновь прикладывается к бокалу, но теперь, пожалуй, белая овечка видит в нём не страшного человека, чуть ли не силой притащившего её сюда, а галантного джентльмена из страны вин и парфюмерии. Стоило всего лишь накинуть маску, и она уже доверяет ему так, словно он спас её жизнь. Не удивительно, отчего она добровольно залезла в котёл, чтобы свариться заживо, и ещё удивлённо хлопает ресничками, отчего все так на неё скалятся.
Даркрай услужливо подсказал, что она должна быть прекрасной на вкус.
— М-м, а чем Вы занимаетесь? — протянула девчушка, завороженно глядя на тёмную жидкость. Очевидно, ей тоже хотелось отведать вина, но Стивен все ещё не решался возвращаться, опасаясь то ли встретиться с Вороном, то ли увидеть жестокую расправу над девчонкой. В любом случае, Стив знал, что могло быть и хуже, но всё равно высовываться пока не решался.
— А чем у нас большинство людей занимается? — усмехнулся агент, — Тренер, только не такой юный и неопытный, как та куча желторотых юнцов, мадемуазель. А Вы ведь одна из стражей порядка, верно я понимаю?
— О да! Я с самого детства решила, что буду защищать невинных людей, и теперь я могу сказать, что моя мечта становиться реальностью! — восхищённо замахала руками девчушка, размахивая белыми-белыми кудряшками и впиваясь в агента огромными голубыми глазами. Глупая, фарфоровая кукла, готовая сломаться сразу же, как сдавишь её в руках. «Да тебя саму спасать нужно», – фыркает агент, и его местный совет в голове кричит, что вытаскивать её из этого болота глупо и слишком энергозатратно, да и ещё лишает прекрасного зрелища того, как очередная невинная душа будет перемолота в жерновах жестокости и смерти. Рэя эти голоса уже откровенно бесят, и новый глоток вина заглушает вопли. Господи, почему эти кровожадные звери умеют связываться с ним мысленно?
— И хорошо ли получается, мадемуазель? — Ночной Призрак знает, что получается у этой овцы плохо, и с каждой секундой получается всё хуже и хуже, но вот надетая на лицо обаятельная маска об этом и подозревать не подозревает. Краем глаза агент улавливает движение за стойкой – бармен вернулся на своё место и сейчас протирает бокалы, как ни в чём не бывало.

хоп-хоп: «», —, –, …
Она покачала головой. Может, это было совсем неправильное решение – примчаться в город, к тому же такой большой, из своей старой, никому не нужной деревеньки. И, наверное, для городских жителей она выглядит глупо, когда, раскрыв рот от удивления, смотрит на огромные здания, толпы людей и кучи разных ларьков со сладостями.
Хорошо, что у неё всё-таки были тётушки, любезно согласившиеся принять племянницу на время Фестиваля, а Арктум согласился поводить её по городу и показать достопримечательности, ну, и просто помочь не потеряться в закоулках и улицах.
— Ты постоянно смотришь на лес, — недовольно буркнул Арктум, ставя перед ней большие кружки, от которых клубился пар и приятно пахло чем-то сладким с нотками горечи. Девушка невольно вздрогнула и аккуратно взяла в руки кружку  – горячо.
— Лес опасный, — робко ответила она, — Там скалят зубы злые духи, ожидая заблудших путников.
— Ты что, веришь в эти сказки? Ой, деревенская, «если я хоть разочек подойду к лесу, оттуда выскочит злой страшный вендиго и съест меня», — Арктум рассмеялся, чуть не поперхнувшись своим напитком. Девушка вздрогнула – она сама видела, что творят вендиго, и могла с уверенностью сказать, что попасться в лапы хоть одному – означает бесповоротную смерть, однако в лесу вендиго – далеко не самые страшные духи. Там, в сердце леса, обитал тот, при виде кого гончие начинали скулить и забиваться в кроличьи норки, келпи ныряли в озёра и дрожали не хуже мальков, а эти сами вендиго с визгом разбегались и преклоняли головы.
— Ты просто никогда не видел Лес, — вздохнула девушка.

хоп-хоп: «», —, –, …
Она вступает на чёрно-белый, шахматный пол – «Все мы лишь пешки здесь»,  – невольно поправляет прядь за ухом, вылезшую из причёски, любовно сделанной матерью, ищет глазами Ханса, но не находит даже намёка на молодого парня. Вместо него к ней подходит Ричард, ухмыляясь от уха до уха, напыжившись, как павлин, выставляя вперёд грудь с белым-белым, пышным, кружевным жабо. Ей приходится признать, что как бы отвратителен не был ей Ричард, он умеет выглядеть красиво, а уж для бала он одет просто сногсшибательно. Как за ним ещё не бегают все местные девчонки?..
Они, наверное, запутались в длинных неудобных подолах, хихикает Анна и тут же хмурится. Ричарда она не любит, он излишне жестокий там, где этого не надо, и слишком фальшиво-вежливый на людях.
— Подарит ли прекрасная мадемуазель такому скромному мсье, как я, танец? — сахарно, слишком сахарно, до скрипа и треска в зубах. Анна слышит, как где-то томно вздыхают молодые девчушки в пышных, изысканных платьях. Они, конечно, не понимают, почему из толпы отборных красавиц Ричард выбрал какую-то скромную простушку, непонятно как попавшую на бал.
— А куда прекрасной мадемуазель деваться? — горько усмехается она, протягивая руки и мысленно отсчитывая ритм, — Ты можешь не фальшивить, Ричард. Я-то знаю.
Голова кружится от постоянных поворотов, разных скачков, какой-то это слишком вертлявый танец, и музыка громко бьёт по ушам, вместо того, чтобы приятно литься и услаждать слух. Как вообще можно танцевать под такое и ещё считать это равным тому, что писали великие мастера старины, тому, что зовётся классическим?
— О. Конечно, ты всё знаешь, — фыркает ей прямо в лицо Ричард, когда они наконец становятся близко и начинают танцевать обычный вальс, — Что же ты тут делаешь, деревенская мышка?
— Какое дело изысканному павлину до дел деревенской мышки? — отвечает ему она; хорошо, что их никто не слышит, иначе бы Ричарду пришлось объясняться, с каких это пор он разговаривает так грубо с дамами, а самой даме – откуда она этого Ричарда знает.
— Я искала Ханса, если тебе так интересно.